Дневники трех...

Продолжение дневников трех людей, находившихся 26 ноября 1941 в Ленинградской области в 30 км друг от друга.

Немецкий солдат 227 пехотной дивизии - записей нет...

Жительница Ленинграда - записей нет...
Среда, 26 ноября 1941 г.
Неожиданно в дверь постучал совершенно незнакомый красноармеец и дал ведро кислой капусты, которую он нес со всеми предосторожностями. Конечно, это событие, но есть капусту придется без хлеба и картошки — ни того, ни другого нет.

Смертность растет. Говорят, что ежедневно умирает до трех тысяч человек. Думаю, что это не преувеличение — город буквально завален трупами. Родственники или знакомые везут хоронить покойников на маленьких салазках, связывая по два, даже по три трупа. Можно встретить порой и большие сани, на которых покойники уложены, как дрова, и прикрыты сверху парусиной. Из-под парусины торчат голые синие ноги — убеждаешься, что это не дрова.

Смерть видишь каждый день так близко, что перестаешь реагировать на нее. Исчезло чувство жалости. Все стало безразличным. Главное же — не проходящее сознание того, что вряд ли мы избежим общей участи. Рано или поздно и нас вывезут таким же способом и свалят в общую яму. Хоронить каждого покойника отдельно уже нет никакой возможности — гробов не хватает. Если родственники хотят хоронить по всем правилам, то должны ждать, когда освободится гроб, то есть когда донесут до могилы «предыдущего» покойника, вынут из гроба, засыплют землей, а гроб передадут в очередь.

Ленинградец
26\11\1941
На завод собрался к врачу пораньше, чтоб в пути не застала тревога, ехал будучи уверен, что сегодня выпишут на работу. Кое–как добрался до завода, ибо трамваи ходят безобразно. Доктору сообщил, что вчера из–за тревоги не мог попасть на прием. Она ничего не сказала, но к моей радости продлиа больничный листок до завтра и прописала мазь в глаз а рецепт (прим. затерто).

На заводе меня застала тревога, которая как правило начинается теперь днем в первом часу и продолжается очень долго. Зашел в цех, узнать насчет аванса, но денег не дают. В цеху какойто кавардак, работает мало кто, то гуляют по бюллетени, много опаздывают из–за обстрела и тревоги. Я потолкался и несмотря на то, что не было отбоя, пошел домой. Теперь на улице во время тревоги народ совершенно не прекращает хотьбы, да и почти что никого не загоняют, как это было раньше, трамваи правда не ходят.

Идти очень тяжело, сил осталось совершенно мало, но отбоя ждать бессмысленно, тревоги продолжаются по 3–4 часа подряд. Дошел до моста Лейтенанта Шмидта, где встретил препятствие в лице милиционера, который не пропускал через мост. Немного хитрости и нахальства и мне удалось пробиться к площади Труда, оттуда уж беспрепятственно добрался до дому.

У самого дома в 4 ч. меня застал отбой. Посидел отдохнул и пошел заказывать в аптеку мазь. Заодно прихватил годовые аптечные товары: порошок от головной боли и камфорное масло, которое употребляется как осветительное, а электричество гасят сейчас ежеминутно, свечей же нет, а керосин по карточкам, так что особо не разгуляешься. Только добрался до дому — новая тревога, но мне уж она не помешала, дома сидеть все равно.

Насчет продуктов по–прежнему могила, то что полагается по карточкам — не достать, народ сбился с ног, голодные рыщут по магазинам, но везде пусто. К тому же царит полная неразбериха, одни продукты заменяются другими, а в общем ничего нет. Счастье наше, что Надежде в начале декады удалось получить на все карточки мяса и лапши, так что пока хоть есть суп, правда совершенно жидкий, но горячий и мясной, а это сейчас роскошь. О втором и говорить не приходится, это мечта.

Между прочим интересно про что бы я сейчас не писал в дневнике, все сводится к одной цели — еде. Я пишу о ней все время по хозяйски, как до войны писал о футболе, что ж делать — у кого что болит, тот о том и говорит. Сейчас только и можно слышать, что разговор о продуктах и не моя вина, что я так упорно глаголю о еде, может быть в будущем, перелистывая эти страницы, я прочитаю и улыбнусь (дай бог чтоб это осуществилось), но сейчас не до смеха, идет борьба за существование, а желудок не мешок, его не сожмешь, он настойчиво каждый день требует свою дань.

Где сейчас все мои дружки приятели? На этот вопрос я и сам затрудняюсь ответить точно. Ленька, как ушел в Армию, так я с ним потерял связь, да и письма сейчас в Ленинград все равно не доходят. Ваську последний раз видал месяц назад в военной форме, его где–то отец припикнул(?) в форт на Балтике. Мотьку видал в последний раз у дома в военной форме, он как известно взят в Армию и последнее время в Ленинграде, но где он сейчас не знаю, вестей от него нет. Гулька находится в Ленинграде — как и я работал, но после того как разбили наш дом а вместе с ним и его квартиру я его не видел, он живет где–то в другом доме. Вальку встретил вчера, он живой, но не работает — нет току. Витьку не видел давно, его квартира разбита, где он живет неизвестно. О Мишке Румянцеве и Павлушке Токареве никаких вестей, живы ли они, понятия не имею.

Вот все сведения, которые я имею о ребятах. Да сейчас такое время, сегодня с человеком виделся, а завтра он может загнуться, непрерывные бомбежки и артиллерийские обстрелы не шутки, от них за последнее время много жертв.

16ти летний сигнальщик ледокола на Балтфлоте...
26 ноября. Среда.
После завтрака продолжали приводить корабль в божеский вид, насколько это было возможно сделать своими силами. Чтобы очистить разрушенные помещения от набившегося льда, создали еще больший дифферент на корму так, что нижние края пробоин поднялись выше уровня воды. Выбросили из помещений лед, откачали воду, а после обеда пошли в ковш завода им. Марта. В ковше стоял «Максим Горький» и плавучий док, размером поменьше того, что мы привели в августе из Таллина. И док, и «Максима Горького» поочередно отбуксировали к 12-ой линии Васильевского острова, что немного ниже того места, где обычно мы швартовались.

...
Следующий день
Предыдущий день
...
Судьбы людей сложились по разному
...